Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

«Вот именно, – подумал Рейневан. – Как кто?»

– Смотришь, – отозвался Сигизмунд Корыбут. – Я знаю, о чем ты думаешь.

– Прокоп унижает меня, – продолжил он через минуту. – После приезда едва парой слов со мной перекинулся. И двух пачежей разговор не длился. Даже бургграфа удостоил более продолжительной беседой. Даже конюших.

Рейневан молчал.

– Не может мне Прагу забыть, – проворчал Корыбут. – Но я требую уважения, черт возьми. Достойного уважения. В Одрах стоит тысяча польских рыцарей. Они прибыли сюда на мой клич. Если я отсюда уйду, они потянутся за мной. Не останутся в этой Богом проклятой стране, даже если бы Прокоп умолял их на колянях!

– Пан Ян из Краваж, – заводился князь, – принял причастие под двумя видами и сейчас является союзником Табора. Хозяин Йичина договаривался со мной, с князем. С Прокопом он не разговаривал бы вообще, руки не подал бы таборским головорезам и душегубам. А в сторону пражских мещан даже не плюнул бы. Союз с Краважем – это моя заслуга. И что я за это имею? Благодарность? Нет! Оскорбление за оскорблением!

Совсем сбитый с толку Рейневан сначала развел руки, потом поклонился. Корыбут шумно вдохнул воздух.

– Я был их последним властителем, – сказал он поспокойнее. – Последним властителем Чехии. После того, как они меня с позором выгнали, уже не нашли никого, кого могли бы таковым признать и провозгласить. Вместо возможности иметь добротное королевство, пребывающее в согласии с христианским миром, они предпочли погрузиться в хаос.

А все благодаря родственникам, – горько добавил он. – Дяденька Ягелло хотел моими руками таскать каштаны из огня. А дяденька Витольд мастерски меня использовал. Все время угрожал мной Люксембуржцу, приманивая вместе с тем чехов. Ведь это он, Витольд, свел меня с Римом. По его указанию я клялся папе, что снова сделаю Чешское королевство христианским, что весь гусизм сведу к мелким изменениям в литургии. Что верховенство Апостольской Столицы над Чехией обеспечу и всё имущество Церкви верну. Я обещал Святому Отцу то, что Витольд приказал мне обещать. Так что это Витольд должен сидеть в Вальдштайне, на Витольда должна быть наложена анафема, он должен быть лишен всего. А сидел я, меня прокляли, меня лишили. Я хочу за всё это сатисфакции! Компенсации! Хочу что-то с этого иметь. Что-то иметь и кем-то быть! И добьюсь этого, ёбана мать.

Корыбут успокоился глубоким вдохом и уставился на Рейневана.

– Добьюсь этого, – повторил он. – А ты мне в этом поможешь.

Рейневан пожал плечами. Он даже не собирался притворяться покорным. Он хорошо знал, что под протекцией Прокопа является неприкосновенным, что никто, даже такой вспыльчивый как Корыбут, не посмеет обидеть его и тронуть хотя бы пальцем.

– Князь соизволил меня переоценить, – сказал он холодно. – Не вижу, каким образом я мог бы быть князю полезным. Разве что вы хвораете. Я медик. Поэтому если состояние вашего здоровья является преградой в реализации ваших планов, то я готов услужить.

– Ты прекрасно знаешь, какого вида услуг я от тебя хочу. Твоя слава тебя опережает. Все знают, что ты чародей, колдун и звездочет. Заклинатель, raganius, как мы говорим в Жмуди.

– Чародейство, в соответствии с пражскими статьями, является преступлением, карающимся смертью. Князь желает мне смерти?

– Наоборот. – Корыбут встал, подошел, прошил его взглядом. – Я желаю тебе счастья, успехов и всего наилучшего. Я просто предлагаю это. В виде моей благодарности и милости. До тебя дошли вести о Луцке? О конфликте Витольда и Ягелло. Знаешь, что из этого будет? Я скажу тебе: поворот в польской политике относительно Чехии. А поворот в польской политике относительно Чехии – это я. Это моя персона. Мы снова в игре, медик, снова в игре. И стоит, поверь мне, ставить на нашу карту.

Я предлагаю тебе благодарность и милость, Рейнмар из Белявы. Совсем другую, чем та, которую ты имел от чехов, от Неплаха и Прокопа, которые посылали тебя на смерть, но отворачивались, когда ты был в нужде. Если б это ты мне оказал услуги, какие оказал им, то твоя панна уже была бы рядом с тобой, свободная. Чтобы сберечь девушку верно служащего мне человека я бы сжег Вроцлав или погиб бы, пытаясь сделать это. Видит Бог, что именно так и было бы. Потому что таков у нас обычай, в Литве и Жмуди. Потому что так поступил бы Ольгерд, так поступил бы Кейстут. А я – их плоть от плоти. Задумайся. Еще не поздно.

Рейневан долго молчал.

– Чего, – наконец хрипло сказал он, – вы от меня хотите, князь?

Сигизмунд Корыбутович улыбнулся. С княжеским превосходством.

– Для начала, – сказал он, – вызовешь для меня кое-кого с того света.

На одерском рынке неожиданно зазвучали возбужденные голоса, крики и проклятия. Несколько поляков толкали и пинали, дергали за куртки, кричали, угрожали кулаками и титуловали друг друга дерьмом, хреном и сукиным сыном. Их дружки пробовали их помирить и развести, тем самым только усиливая суматоху. Внезапно с шипением показались из ножен мечи, блеснули клинки. Разнесся громкий крик, вооруженные, смешались, сошлись, отскочили и мгновенно разбежались. На брусчатке осталось дергающееся тело и растущая лужа крови.

– Девятьсот девяносто девять, – сказал Рейневан.

– Да брось ты, – фыркнул пренебрежительно Шарлей, которому Рейневан доложил о вчерашнем разговоре в замковой часовне. – Корыбут преувеличивает. В Одрах на сегодня стоит не более пятисот поляков. Сомневаюсь, чтобы хоть один потянулся за Корыбутом, если б он действительно обиделся и ушел. Этот жмудин слишком высоко мнит о себе. Всегда мнил, это не секрет. Подумай, Рейневан, стоит ли тебе затевать с ним аферы. Мало тебе забот?

– Ты опять даешь себя использовать, – покивал головой Самсон. – Неужели ты никогда не поумнеешь?

Рейневан глубоко вздохнул. И сказал о княжьей милости, о благодарности, о пользе, которые из этого могут вытекать. Рассказал о съезде в Луцке и о том, что Луцк приблизит короля Ягелла к гуситам, из-за чего карта Корыбута имеет большие шансы стать картой козырной. Говорил о том, что договоренности с Корыбутом могут быть спасением для Ютты.

Шарлей и Самсон не дали себя переубедить. Это было видно по выражению их лиц.

– Удивит тебя, может, этот вопрос, князь, но… Не было ли с тобой в последнее время какого-либо происшествия? Рана, ранение железом?

– В последнее время? Нет. С прежних лет, хм, осталась на коже пара знаков. Но уже долгое время ничего, даже царапины. А почему ты спрашиваешь?

– Да, так себе.

– Ничего себе так себе. Кончай глупости, Рейневан, и сосредоточься. Я хочу рассказать тебе о вещуне Будрисе.

Вещун Будрис, рассказывал Корыбут, в действительности носил имя Ангус Дейрг Фейдлех, а происходил из Ирландии. В Литву он прибыл как бард в свите английского рыцаря, одного из многочисленных заморских гостей, которые тянулись на восток, чтобы под флагами Тевтонского ордена распространять веру Христову среди литовских язычников. Вопреки обещаниям мальборских священников, гарантировавшим распространителям стопроцентную божественную протекцию, уже в первом столкновении с воинами Кейстута англичанин от удара дубиной забрызгал собственными мозгами булыжник над Неманом, а взятый в плен и потащенный в Трок Ангус должен был вместе с другими плененными крестоносцами сгореть живьем на жертвенном костре. Его спас невиданный, истинно неземной огненно-красный цвет волос, который привлек жрецов Перкуна. Скоро оказалось, что пришелец из-за моря поклоняется Белой Трибогине, что почитает Мильде, Курко и Жверине. Называя богинь, правда, именами Биргит, Бадб и Морриган, но не в именах ведь дело, богини есть богини. Во время пребывания в Вильне, в святой роще на Лукишках, ирландец проявил способности вещать и пророчествовать, поэтому ассимилировался в среде жрецов без проблем. Под выдуманным именем Будриса Важгайтиса пришелец с Зеленого острова быстро стал известен как способный вейдалётас, то есть предсказатель и вещун.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});